Читатель уже заметил, что, читая очерки о трудкоммуне № 2 имени Дзержинского, ему уже не раз приходилось встречаться с материалами, которые прямо или косвенно свидетельствовали о печальных событиях, характерных не только для Николо–Угрешской и других коммун, но и в целом для всей страны. Наша коммуна обосновалась в важном религиозном центре — Николо–Угрешском монастыре. Начало положил Красный детский городок, с воспитанниками которого наладил самые теплые отношения митрополит Макарий. Когда начались гонения на Русскую православную церковь, Макарий попытался найти компромисс с новыми властями. Однако не обошлось без конфликта, отголоски которого дошли до самого Ленина. 1918 год был отмечен невиданными по жестокости гонениями на священников — погибло около трех тысяч человек.

Благодаря «Воспоминаниям» епископа Арсения, опубликованным недавно, мы имели возможность познакомиться с последними годами жизни митрополита Макария. Достоин внимания в этой книге и еще один факт, рассказанный в очерке об отце Николае Смирнове (Кадашевском). Отец Николай со своей паствой сходил в Троицын и Духов день в Николо–Угрешский монастырь к старцу митрополиту Макарию. По возвращению с Угреши отец Николай почувствовал недомогание. На советы лечь в постель он ответил отказом, однако через два дня он слег и через неделю, 2 июня 1922 года, умер. В примечании автора книги отмечен интересный момент — смерть отца Николая совпала с моментом его ареста чекистами, заставшими его лежащим на столе.

Анализируя безвременную смерть отца Николая, профессор медицины отметил следующее: «Не от сыпного тифа умер этот человек — его здоровое сердце, и легкие, и весь организм вынесли бы болезнь. Слишком много страдала его натура, особенно последние годы; все в ней внутри переболело, и уже больше не в силах, не в состоянии была она выносить горести жизни. Тут только поняли все, что устраиваемая в Кадашах светлая Кана Галилейская, доставляя пасомым радость, постепенно подтачивала его физические и духовные силы, ибо за собою скрывала как личные скорби, так и несчастья духовных чад, неблагодарность, упреки семьи и невыносимо тяжелые события церковно–общественной жизни». Думается, что этот, казалось бы, частный эпизод жизни священника был характерен и для многих других религиозных деятелей, оказавшихся в репрессионные периоды перед мощной машиной силового давления, унижения и оскорбления. Убивали не только пули...

Как известно, 1922 год был отмечен массовыми арестами и расстрелами в связи с проводимой кампанией по изъятию церковных ценностей. В мае по постановлению трибунала был привлечен к суду патриарх Тихон, находившийся в течение ряда лет под домашним арестом. После его кончины, в апреле 1925 года, на патриарший престол взошел митрополит Петр. Вскоре он был арестован и отправлен в ссылку. Восемь лет ему пришлось провести в одиночной камере вплоть до 19 октября 1937 года, когда он был расстрелян.

Как одну из важных альтернатив рассматривал автор книги «Голод и церковные ценности» М. Горев для спасения голодающих золото и серебро православных храмов, католических костелов, еврейских синагог, храмов и молелен других вер: серебряные раки весом до 30 пудов, тяжелые серебряные свитки Торы, дорогие оклады и т. д. Даже было высчитано, что если все это погрузить в поезд, он протянулся бы на семь верст.

Постепенно отношение к Церкви ужесточалось. По словам Емельяна Ярославского, религиозные организации в стране к 1937 году были единственными легально реакционными вражескими организациями. Особенно много было уничтожено людей после выхода 30 августа 1937 года оперативного приказа Ежова, в котором все церковники были отнесены к «антисоветским элементам». Такой «чести» они были удостоены вторыми после кулаков. Темная ночь опустилась над страной, на всей территории которой начали действовать лимиты на массовые расстрелы. 8 августа 1937 года первых убиенных принял Бутовский полигон под Москвой (см. схему «Бутовский полигон», заимствованную из «Книги памяти жертв политических репрессий», 2 кн.).

Николо–Угрешская коммуна была одной из самых больших организаций с постоянно движущимся людским потенциалом, проследить за которым в полном объеме не представляется возможным. И все же благодаря активным действиям таких общественных организаций, как «Мемориал», музей Сахарова и других, начавших публиковать списки репрессированных, есть возможность восполнить недостающие фрагменты истории коммуны, в особенности на завершающем этапе ее существования.

Представляют большой интерес фамилии священников, служивших при храмах нашего бывшего Ухтомского района, а он тогда простирался до Новогиреева, включая Перово и Кузьминки. Многие из них в годы репрессий пострадали, в том числе и видные архиереи. Среди них в первую очередь хочется назвать Серпуховского епископа Арсения (Александр Иванович Жадановский в миру). Его полезная многосторонняя деятельность в наиболее трудные годы несомненна. Особенно важна была его поддержка митрополита Московского и Коломенского Макария как в монастыре, так и в Котельниках. Поддержка эта была взаимной и небезопасной для них. После притеснений и разгона монашествующих Николо–Угрешского монастыря многие из них искали опору среди сельских общин при храмах, и это было нелегко. Отношение к монахам было однозначно, и многие тогда пели:

Долой, долой монахов,
Долой, долой попов.
На небо мы залезем,
Разгоним всех богов!

После лишения в 1923 году Серпуховской кафедры епископ Арсений неоднократно подвергался арестам. Вместе с другими пастырями Арсений совершал Святое Елеосвящение у митрополита Макария в Котельниках. Это было 16–17 февраля 1926 года. Вскоре он был сослан в Нижегородскую губернию, где несколько раз подвергался арестам. Между арестами Арсений неоднократно приезжал в Котельники, где находились прибывшие еще с Макарием священники и монахи. их встреча с Арсением 14 апреля 1937 года была последней. Арсений был арестован, и вместе с ним несколько священников и монахинь. Среди последних была Матрона (Чушева), работавшая чернорабочей в люберецком универмаге. Епископу Арсению было предъявлено обвинение «в руководстве и организации контрреволюционной нелегальной монархической организации». Всех других обвиняли в принадлежности к этой тайной организации. Арсений и все, проходившие по этому делу, были расстреляны 27 сентября 1937 года на Бутовском полигоне (см. фото: средней фото — епископ Арсений, вверху — снимки из расстрельного дела. На фото внизу — фрагмент дороги из Угреши в Котельники).

В предыдущем очерке мы познакомились с конфликтной ситуацией, происшедшей с комсомольцем Озерецковским. Трудно сказать, какова была его дальнейшая судьба. Возможно, такая же, как и многих других, так как он был «виновен» дважды. Его отец был священнослужитель, и второе, он дружил с комсомольцем — сыном «врага народа» Павлова. Его отец, по–видимому, являлся священником церкви Михайловской слободы Раменского района. Он был арестован 4 сентября и расстрелян 21 октября 1937 года, обвиненный, как и большинство других, в контрреволюционной деятельности (говорю предположительно, потому что в этот же день был расстрелян еще один Озерецковский — священник церкви Иван–Теремец Михневского района. Будующие публикации, возможно, внесут ясность в этот вопрос, когда будут известны инициалы сына, а может быть, кто–либо знавший его, сообщит их в редакцию).

Возможно, за принадлежность к семье священнослужителя был репрессирован бухгалтер трудкоммуны № 2 Богословский Владимир Петрович, проживавший в коммуне. Он был арестован 1 февраля 1938 года по обвинению в контрреволюционной агитации и 28 февраля расстрелян в Бутове.

Среди других священников, репрессированных в 1937–38 гг., были: священник г. Перово В. Воздвижениский, священник церкви села Карачарово Д. Гливенко, священник Троицкой церкви в пос. Михельсон (Наташино, Ухтомская) В. Соболев, священник Лыткаринской церкви (с. Петровское) иеромонах Г. Гур, священник церквей с. Коренево и пос. Малаховка П. Марков, дочь священника церкви с. Косино — В. Смирнова, священник церкви с. Быково — П. Косманков и ряд других. Они приняли мученическую смерть на Бутовском полигоне.

Владимир МИТЮШКИН